В своей известной работе «Космические законы и временные циклы», да и в других трудах Рене Генон не раз упоминает, говоря о метафизических значениях свастики, что эти значения не имеют ни чего общего с ее использованием у германских расистов. Отсылка к ним несколько раз возникает у традиционалиста Генона в негативном ключе, тем самым однозначно свидетельствуя о том, что он отмежевывался от расовых теорий, стоящих за национал-социализмом, хотя эксплицитно на эту тему не высказывался. И это несмотря на то, что расовые теории сами по себе могут претендовать на некоторые оккультные корни, на связь с доктриной ариософии фон Листа и некоторых других германских мыслителей, в той или иной степени связанных с праворадикальной северноевропейской масонерией. Рене Генон является своеобразным барометром традиционалистского отношения к тем или иным вопросам, но, конечно же, само по себе имя Генона и одна его позиция как финальный аргумент в разговоре о точке зрения Традиции на расизм явно недостаточны, т.е. необходимо охватить внимательным  взглядом более широкий горизонт проблем, относящихся к сфере биологической манифестации человека, и посмотреть, как она оценивается великой Традицией и ее конкретными разветвлениями.

Прежде всего необходимо сказать, что великую Традицию, говоря обобщенно, без конкретизации каких-то отдельных направлений, отдельных региональных традиций, характеризует общий антиэволюционизм. С точки зрения Традиции, человек является либо конечным продуктом некой цепи эманаций, манифестаций, т.е. тем биологическим человеком, который живет на Земле; потому что архетипический человек в этой системе манифестационизма, свойственной большинству великих и языческих традиций, появляется на очень высоком раннем этапе проявления, а биологический человек является лишь непосредственной реализацией архетипического человека, его воплощением в плане формы индивидуализации на уровне так называемых грубых миров. Если говорить о креационистских доктринах, характерных для монотеистических религий, то, естественно, там речь тоже не идет об эволюции человека. В креационистских доктринах человек тоже появляется сразу и непосредственно в своем готовом, завершенном виде как продукт непосредственного творчества, Творения Бога. Коран говорит, что Аллах сотворил человека совершенным творением. Под этим, кстати говоря, отнюдь не подразумевается то, что хотели бы видеть сейчас многие современные интерпретаторы, зараженные гуманистическим позитивизмом, т.е. что человек является наиболее высоким, совершенным, полным творением, что он венец творения и т.д. Нет, Коран, используя слово совершенный, (камиль) имеет в виду то, что это творение было закончено. Человек в момент своего создания возник сразу, как бы с нуля, как конечный завершенный продукт. В другом месте Коран свидетельствует устами Бога, что Аллах ничего не переменяет в своем творении. Этот аят носит откровенно антиэволюционистский характер. В дальнейшем поясняется, что Аллах может увести это творение, уничтожить, создать на его месте другое, но Он ничего не переменяет в том, что создано в модусе, в коем этот элемент творения проявился. Тем более странно отметить у некоторых современных теологов-мусульман определенную конформистскую податливость на эволюционистский ход мысли. И это в свете того, что эволюционизм в течение XX века все больше и больше теряет позиции в научном сообществе так называемого профанического мира на Западе.

Итак, Традиция, будь то манифестационные доктрины неоплатонизма или индуизма или креационистские доктрины монотеистических религий, по своему принципу являются эксплицитно антиэволюционистскими. Это уже само по себе создает методологическую  дистанцию между традиционалистским подходом, предполагающим некое идеальное, фиксированное, заданное появление человека, и методологическим отношением, которое предшествует расизму и формирует расистскую доктрину, неизбежно основанную на эволюционизме, поскольку расизм в принципе своем, в наиболее общей форме располагает биологическую иерархию человеческих рас как некоторые ступени, более или менее отошедшие от животного субстрата на шкале эволюции. Во-первых, сама такая точка зрения сразу включает расизм в число «доктрин» Нового времени, поскольку эволюционистский подход проявился на Западе, в западной системе мысли, только с падением теологической цивилизации, с наступлением так называемого Нового времени, в период Просвещения и т.д. Естественно, первые имена, которые здесь можно назвать, это Линней и Дарвин, — имена, которые заведомо к миру Традиции не имеют никакого отношения. Тем не менее дарвинизм и социодарвинизм всегда играли огромную роль в формировании расистских доктрин и учений, в том числе и тех, которые могли похвастаться какими-то своими связями, взаимодействием с полем  организованного европейского масонства.

В ранний период колониальной экспансии, связанной с открытием Нового Света, расизм  на таком спонтанно-эмоциональном уровне фактически не имел места, потому, что в основном позиция испанских завоевателей и миссионеров, при всей своей крайней жестокости, ригидности, ксенофобии, тем не менее носила все-таки догматический религиозный характер и была сопряжена с идеей религиозного просветительства, обращения тех, кого они считали дикарями, в христианскую веру. Т.е. это не имело характера и формы того расизма, который мы знаем в XIX-XX веках. По-настоящему расизм возникает лишь с эпохой англосаксонской, протестантской экспансии, и это очень специфично и характерно, потому что корни этой экспансии и корни идеологии, стоящей за ней, уходят в извращенное понимание Библии. Если и можно в какой-то степени говорить о связи расизма с Традицией, то со всеми оговорками такая связь прослеживается лишь на уровне некоторых идеологических измерений, возникших после Вавилонского пленения евреев и воссоздания Ездрой текста Торы, который был утрачен во время пленения. Ездра восстановил этот текст по памяти. В этот же период возникает Талмуд как комментарий и поддержка авторитета письменной Торы, и с этого времени метаисторически мы являемся свидетелями определенных аберрационных процессов, которые начинают происходить в истории тогдашней единственной в мире монотеистической религии, связанной, как известно, с биологическим переосмыслением концепции избранного народа, которая, будучи сама по себе радикальной и революционной, связанной с внутренней метафизической структурой послания Авраама, тем не менее не имеет никаких теологических расовых коннотаций, на самом деле представляя собой радикальную супрачеловеческую концепцию, в том плане, что она не опирается на субстанциональный полюс проявления человечества, полюс биос. Эти аберрационные концепции избранного народа в родоплеменном биологическом ключе, проявившиеся в регионе Ближнего Востока у иудеев исключительно и уникально на фоне а) расизма и а) биологизма всего остального тогдашнего языческого религиозного мира, эти тенденции в какой-то степени могут считаться родоначальниками англосаксонской, протестантской нетерпимости в расовом отношении. Это, условно говоря, единственная традиционалистская связь с традиционализмом, которую можно эффективно проследить. Дело в том, что расизм — как это ни покажется парадоксальным обычным современным умам, современному обывателю — это некая форма гуманизма. Само по себе это достаточно очевидное и банальное утверждение, поскольку нетрудно понять, что приоритетом расизма является непосредственное биологическое совершенство земного физического человека. Приоритетной ценностью расизма является манифестированный человек как таковой, потому что в противном случае весь пафос иерархизации человека по расам и проблема защиты, ограждения, выведения высшей расы становятся просто непонятными. Если предметом расового понятия, расовой борьбы не является создание человека в его максимально полном проявлении на Земле, тогда просто и говорить не о чем. Расизм как таковой глубоко чужд даже ницшеанской концепции сверхчеловека. Фридриха Ницше ни в коем случае нельзя упрекнуть в расизме, поскольку для него базой для проявления сверхчеловека является преодоление человека как такового. Кстати говоря, Ницше был филосемитом, и этому много бесспорных свидетельств, рассеянных в его текстах. Кроме того, он был одним из наиболее острых критиков германского этноса, менталитета и духа. Таким образом, расизм имеет в качестве своего приоритета, высшей ценности именно физического человека, не сверхчеловека, а человека развитого в своем максимализме, биологической полноте. Образцом классического биорасизма являются скорее англичане и в определенной мере американцы англосаксонского происхождения, но никак не немцы, которые придали расизму зловещую коннотацию, ауру. Но необходимо отметить, что у немцев их расизм был настолько перегружен мистикой, оккультизмом, опять же ницшеанством, которое было в своих истоках совершенно биологически не ориентированным, не связанным с таким наивным биологическим подходом, что немецкий расизм представлял собой довольно уродливую нежизнеспособную химеру, поскольку эклектически состоял из слишком разнородных частей и посылов. Именно англосаксонский расизм является наиболее жестким, последовательным, продуктивным, послужившим идеологическим хребтом для создания наиболее последовательных форм колониализма, и именно этот расизм до сегодняшнего дня является неким концептуальным фоном, стоящим за очень многими процессами либерально-рыночной системы нуждающейся в существовании третьего мира, подавляемого и жестко отчуждаемого от определенных возможностей, ценностей. Этот англосаксонский расизм является выражением ничем не замутненного, чисто профанического подхода, основанного на ползучем эмпиризме и рационализме. Вместе с тем надо отметить, что, будучи наиболее грубой, прямолинейной формой гуманизма, на каком-то инстинктивном, эмоциональном уровне расизм является также и определенной формой критики человека или формой самокритики человека. Если мы посмотрим на расизм как на некий сложный феномен, то увидим, что в нем есть такая научная, рационалистическая часть, хорошо представленная и у графа Гобино, первого и наиболее полного теоретика историко-биологического расизма, и у известного англичанина начала XX-го века Чемберлена. Наряду с этим есть некая часть расизма, которую мы можем определить как инстинктивную, общую многим людям, не проходящую на доктринальный уровень ксенофобию, которая, конечно, была присуща и древним народам: эллинам и римлянам. Последним, правда, в меньшей степени, особенно в эпоху поздней империи. Эта ксенофобия на самом деле основана, на наш взгляд, на очень фундаментальном, коренящемся в глубине человеческой души недоверии к своему архетипу, своей форме, своему биологическому выражению. Причем это находится на таком глубоком уровне, что ни в коей мере не осознается и не проходит во взаимоотношениях с себе подобными, во взаимоотношениях людей своего клана, племени, этноса, расы. Когда человек сталкивается с людьми, хотя бы в чем-то отличающимися от него, которые как бы снимают с него табу, наложенное на самокритику человека, т.е. когда он видит людей с чуть более темной кожей, с иным цветом и иной структурой волос, с другой жестикуляцией, с иной моделью движений, табу с него снимается, и кого он, собственно говоря, подозревает, ненавидит, боится в лице этих отличающихся от него существ? Естественно, в конечном счете человека же. Он сталкивается с отчужденной от него человеческой сущностью, которая предстает перед ним просто как человеческая сущность, потому что себя и своих он воспринимает на дофинитивном уровне. Они для него не расшифровываются, не расширяются. Живущий у себя в селе, на ферме британец или живущий в кишлаке таджик не определяет себя и своих близких, окружающих его односельчан как людей по преимуществу. Он просто воспринимает свое существование как некую данность. Но в глубине его, на абсолютно бессознательном уровне, как у всякого человека, есть внутренний кризис. Это более широкая и далеко идущая тема кризиса человека, которая имеет свою зацепку, свой крючок практически в сердце каждого. И когда перед глазами такого наивного автохтона появляется выглядящее иначе человеческое существо, он начинает воспринимать его одновременно и как человека, и как «марсианина», несущего ему какую-то странную угрозу, деструктивные малопонятные ценности, море возможных непонятных возможностей, которые он приписывает этому существу, поскольку в своем бессознательном ощущает, что он, как утлая ладья некоего рационального, привычно-шаблонного, безопасного существования, плывет поверх океана непредсказуемости, как дневное существо плывет в океане некой ночи, которая может в любую секунду его объять. Эта ночь предстает перед ним в лице существа, которое он как бы имеет право назвать не «Васей» или «Машей», а просто человеком., человеком «x». Т.е. в действительности расизм как целостное явление, сочетает в себе одновременно два полюса: расизм в своей рациональной проекции есть гуманизм, который является таковым потому, что его приоритетом является биологический человек; а в своем бессознательном измерении, бессознательном ксенофобском ядре на уровне солнечного сплетения расизм есть критика человека, в определенном смысле даже антигуманизм. В этом своеобразная двуликость расизма: критика человека и одновременно биологически низший примат цивилизации как некая цель для развития и реализации. В принципе это проект реализации солнца, солнечного света в физической форме. Вот почему существует оккультно-мистическая тема немецкого расизма — «дети солнца», — которые были связаны с евгеническими технологиями, практикуемыми в «СС», но это уже отдельная тема, и она имеет отношение не к Традиции, а к неоспиритуализму. Говоря, что расизм не традиционен и является достоянием эволюционистского, гуманистически ориентированного, рационального ума Нового Времени и по преимуществу англосаксонского, протестантского мира, мы отнюдь не хотим сказать, что такой очевидный феномен, как полиморфизм человеческого рода, дистрибуция различных форм по планете, игнорируется Традицией, что она не знает такого понятия, как расы, и смотрит куда-то в сторону. Разумеется, это не так, хотя учет расового фактора в Традиции происходит совершенно другим образом. Прежде всего, Традиция, смотрящая на человека не биологическими, а внечеловеческими глазами из источника, располагающегося вне человеческой Ойкумены метафизической целесообразности, видит в самом существовании рас некую знаковую предопределенную систему, одним из наиболее очевидных, хотя и не единственным выражением которой является сопоставимость рас с космическими элементами. В частности, у того же Генона мы можем найти ненавязчивые указания на то, что черная раса связана с элементом огня, а красная раса — с элементом земли, что само по себе не является качественно-оценочной характеристикой, несмотря на то, что космические элементы в традиционалистской системе располагаются в определенной иерархической последовательности, проявляясь и возникая в некоторой эманационной системе — один из другого. Если в Традиции и есть некий учет определенной динамики проявления, то это обратная эволюция динамики — инволюция; и скорее о каких-то низших или вторичных формах можно говорить лишь в том плане, что это деградация и отпадение от более ранних, соответственно более полных и совершенных форм. Само привязывание основных рас к космическим элементам предполагает замкнутую полноту и циклическую целесообразность, поскольку эти элементы хотя и являются онтологически неравноценными, тем не менее образуют законченную систему, немыслимую при отсутствии любого из этих элементов, будь это даже самый последний из них — земля, хотя он является базовым и фундаментальным, позволяющим в манифестации проявиться до конца, оформиться в наиболее корпоральной форме. Очевидно, что ассоциативно-символическое увязывание расовых архетипов с космическими элементами дает нам совершенно иную перспективу и иной объем  понимания расового учения, чем те наивные рационально-биологические бредни, которые мы можем обнаружить в XIX-XX веках. Это прежде всего то, что следует сказать о целесообразности рас в Традиции.

Традиция, постулируя фундаментальное неравенство среди людей, исходит не из расового приоритета, поскольку в конечном счете расы являются полиморфизмом на наиболее низком, примитивном уровне биологической или биопсихической манифестации в той уже финальной стадии вывода наружу принципа, модели архетипа, когда корпоральные признаки являются наиболее фиксированными, на уровне мира множества, мира различения, и уже по одному этому система полиморфизма не может быть приоритетной. Она не может методологически указывать нам на заслуживающую внимания иерархичность. Тем более, как мы уже сказали, привязка к космическим элементам: огню, воздуху, воде и земле, вместе образующим  пространственно-временной континуум нашего Космоса, — вообще лишает иерархическую дистрибуцию смысла.

Приоритетная иерархизация с точки зрения Традиции идет не по расам, а по кастам. Касты, наиболее четким доктринальным образом разработанные в метафизике традиционной Индии, на самом деле наличествуют в совершенно любой расе, любом уголке Земли независимо от того, делается в тех традициях и в тех расово-этнических группах акцент на кастах или нет, или же касты называются там иначе. Например, под именем каст могут фигурировать сословия, что, конечно, уже не является чистым представлением о кастах, тем не менее стержнем остается учение о четырех типах человека, которые являются в своей изначальной чистоте внебиологическими, внеманифестированными и появляются лишь в тех, кто рождается в теле с большей или меньшей степенью определенности. Речь идет о всем известных четырех кастах: жреца (брахманы), воина (кшатрии), ремесленника или торговца (вайшьи) и люмпена(шудры). Им всем противостоит элемент чандал или парий — тех, кто лишен касты, являющихся полными маргиналами, опасными и деструктивными. Они рассматриваются как недочеловеческий элемент, хотя они могут пародировать, имитировать черты любой из каст. Нет такого традиционного общества, будь оно кельтским, эфиопским, китайским и т.д., в котором эта кастовая система не проявлялась бы, в котором эти касты не носили бы один и тот же внечеловеческий, предустановленный архетипический характер. Кастовая архетипика, кастовая иерархия приоритетна, значима, и жрец даосистского, конфуцианского Китая всегда является союзником и партнером, членом общего братства с друидским или ведическим жрецами, точно так же воин любой цивилизации будет побратимом воинов других цивилизаций, и, конечно, братство каст проходит через все границы расового, временного и прочего деления. В этом смысле, когда Маркс говорил о том, что у пролетариев нет отечества и пролетариат всего мира является единой системой, а буржуазия всего мира это также единая система, — он стоял на вполне традиционных позициях, взятых скорее всего из масонских источников. В этом отношении он был совершенно прав.

Касты являются основой иерархического деления человечества с точки зрения Традиции. В Индии, где кастовая система — это фундамент, без которого подлинная индуистская традиция просто не мыслится, лишь две высшие касты — жрецов и воинов — считаются имеющими отношение к высшей провиденциальной функции человеческого рода, поскольку, первые — жрецы — связаны с функцией интеллектуального созерцания, реализуют функцию человека как воспринимающего во Вселенной, а воины связаны с энергетикой отбрасывания от субъекта давящего на него мира, деструктивной контр-агрессии существа, которое является заложником определенных условий. Существо, стоящее в центре, является точкой приложения с разных сторон векторов среды, которая давит на него с чудовищной силой, и единственная вещь, которую это существо может сделать, — это просто взорваться, ответить страшной агрессией, для того, чтобы не сломаться и не исчезнуть раздавленным  в грязь этого ничто. Этот примарный импульс контр-агрессии, связанный с некоей великой духовной яростью, определенным образом используется как форма стабилизации, охранения и компенсации социального пространства, в котором жрецы являются просто осуществителями функции, как когда-то говорил Аристотель, «неподвижного двигателя», т.е. существ, которые созерцают, находясь в центре мироздания, в оси.

Остальные касты являются человеческими лишь по ассоциации, по доброму благоволению. Цель браминов это дхарма, т.е. осуществление закона вертикальной оси, проходящей через миры, иначе говоря древа жизни, плоды которого они съели и не отказываются от них. Миссия воинов — кама, т.е. страсть или любовь; страсть связана, как известно, с волей к смерти или волей к власти, кама связана с гуной раджас — энергетикой разливающегося деструктивного огня ярости, которая давит во все стороны.  Цель вайшья — артха, т.е. предметы материального мира, артха имеет тот же корень, что у латинского арт, означающий делание чего либо руками. Такова конкретика материального мира, материального обустройства. Артха, согласно индийской традиции является целью человеческого мира. Что же касается шудр, то у них вообще нет цели. Имея человеческий облик, они находятся ниже животных.

Четыре больших касты в индийской традиционной терминологии имеют название варна, что означает — цвет. Это вводило англосаксонских исследователей в заблуждение: касты, якобы, создавались на основе расового различения. Известно, что в Индию примерно четыре с половиной тысячи лет назад пришли арийские племена, завоевавшие индийский континент, населением которого до их прихода являлись дравиды, представители черной, лемурийской расы, надо сказать, принципиально отличающиеся от африканских черных. Победив, арийская цивилизация наложилась на дравидскую, уступившую, но наложившуюся в виде некоторых вкраплений, сект на основной хребет индуистской (арийской) традиции. Интерпретация англосаксов, помешанных на своем биологическом расизме, насквозь фальшива, потому что как есть брамины на индуистском севере, например, кашмирские т.е. практически совершенно белые арийские люди (большинство из них потом приняло Ислам), так есть брамины — тамилы дравидских этносов. Кастовая система проходит через все цвета индийского населения, и естественно, что дравидские черные брамины — сословные братья белых браминов. Все это интегрально образует единую индийскую цивилизацию. Варны можно в некоторой степени ассоциировать с блатным жаргонным словом цвет, которым обозначаются кастовые дистинкции в воровском мире, различные группы уголовников и их статус. Слово цвет в сакральном смысле проявляется так же и в Коране. В Коране есть такой аят: Краска Аллаха, а кто лучше Аллаха из закрашивающих?

Каждая варна в индийской традиции делится на джати. Брамины — это не неразличимая масса высшего сословия, т.е. есть брамины, стоящие в своей системе выше, а есть те, кто ниже. Джати  буквально переводится как модальность рождения внутри варны. Есть брамины, которые занимаются исключительно приготовлением  сакральной пищи, или брамины, занимающиеся определенными формами сакрализации архитектурных, градостроительных инициатив. В свою очередь, крестьянин — это одна из джати внутри своей касты вайшья (третьего сословия).

Что касается шудр, то их образ жизни времен Древнего Рима удивительно напоминает современный Гарлем с его системой социообеспечения. Они ничего не могут,  кроме того как совокупляться и порождать себе подобных; поэтому, собственно говоря, социальное обеспечение — раздача даровой кормежки, организация зрелищ на средства императора, на средства элиты — является прототипом  нынешней демократии, основанной на подкупе масс.

Характерной чертой современной эпохи является и смешение рас, и смешение каст. Если расы существуют в системе строгой целесообразности, образуя прототипическую часть, то касты — опорные элементы человечества как системы вне контекста грубого биологизма. Таким образом, смешение не может привести ни к чему хорошему. Как и деградация и порча архетипических элементов: огня, воды, воздуха, земли, — смешение рас может привести только к извращенным, ублюдочным манифестациям на человеческом уровне. Этногенез в силу одной из возможных догадок можно рассматривать как некое компенсаторное явление, поглощающее, снимающее негативные последствия смешения рас. Как известно, все наиболее крупные этносы появляются в силу столкновения, смешения и взаимопритирки архаичных, различающихся между собой групп (например, белых и желтых в евразийском регионе), что могло бы привести к появлению деструктивных и нежизнеспособных выродков, если бы в результате провиденциальной компенсаторики не создавалась бы новая коллективная общность с новым коллективным психополем, коллективной душой, которая как бы снимала последствия смешения, ведущего к вырождению. Но бесспорно, что наряду с возникновением компенсирующих этносов существует и некомпенсируемое смешение, то, что мы называем космополитизмом, волной апатридов, неким внерасовым  полем, условно говоря, международной шпаной, которая, как ни странно, в конечном счете очень четко соответствует смешению каст, потому что именно смешение каст дает такой феномен, который называется элитой в современной социологии. Элита эта есть явный продукт смешения каст. Поскольку смешение каст в традиционном обществе порождает чандал, то современная элита в метафизическом, традиционно инструментальном плане — это чандалы, занимающие верхушечные позиции. Что такое элита? Если посмотреть на семантику этого слова, это — выборка, (от латинск. eligere — избирать) избранное в плане просева тех или иных групп, слоев, потенций, которые выпадают в некий общий осадок. Это классическое описание смешения каст и образования чандал. Перверсия современного общества по отношению к традиционному обществу Индии заключается именно в том, что маргиналы архаического типа занимают в нем центральную позицию. В конечном счете элиты, основанные на смешении каст, практически совпадают с той самой международной шпаной, которая образуется в результате смешения рас. В итоге эти понятия становятся онтологическими синонимами. Эти люди, которые несут на себе инициальный грех испорченной крови и сословно-кастового отторжения, — именно они поднимают вопрос о евгенике, совершенстве человеческой породы, о чистоте рас.

Таким образом, можно сказать, что Традиция в целом относится отрицательно к смешениям рас и каст. Ислам в законах шариата, посвященных регламентации брачных отношений, крайне внимательно и остро относится к проблеме чистоты отцовства. Женщина, которая разводится с мужем, должна избегать сексуальных отношений до тех пор, пока у нее трижды не пройдут месячные, чтобы гарантировать, что она не беременна. Интересно, что эти законы были даны непосредственно Пророком в VII веке. Естественно, что Пророк не был человеком, который находился во всеоружии формальных медицинских сведений. Казалось бы, месячные являются несомненным показателем того, что женщина не беременна, но современный медицинский опыт показывает, что женщина может быть беременна, и при этом у нее могут быть месячные даже до двух раз. Таким образом, соответствующий закон шариата дает полную гарантию ее небеременности от другого мужчины. Почему это так важно? Исследования английских генетиков в области коневодства открыли удивительную вещь. Английскую чистокровную кобылу покрыли жеребцом зебры, в результате родился полукровка. После этого ее покрыли чистокровным жеребцом ее же собственной породы. Родился в общем-то нормальный английский жеребенок, но на его шкуре в первые месяцы отчетливо прослеживались зеброидные полоски. Иными словами, произошло какое-то тонкое влияние на генотип нового существа, отец и мать которого принадлежали к одной породе, в силу того, что мать когда-то была покрыта другим самцом и несла в себе кровь полукровки. С точки зрения исламской социологии, когда половые связи не контролируются на протяжении поколений и в масштабе огромного общества, элементы таких смешений ведут конечным образом к взрывному вырождению, имеющему катастрофические исторические последствия. В качестве примера можно привести Османскую империю, казус с правящими классами, которой был подробно разобран Львом Гумилевым. Они были предельно космополитичны. Фактически все гаремы высших сановников Османской империи были многонациональны. Большое количество эмигрантов из Европы, принимавших Ислам, тут же получали чины, быстро продвигались по бюрократической лестнице. То же происходило и в России. При Романовых шла стремительная интернационализация с Запада дворянского сословия. В конце XIX-го века легко можно было встретить пашу, у которого одна бабушка была полькой, вторая черкешенкой, а дедушки русским и итальянцем. Сам же он являлся турком и одним из высших сановников Османской империи. Гумилев справедливо задается вопросом: могло ли такое высшее общество иметь серьезную политическую волю для конкретного проведения в жизнь программы выживания империи? Да нет, конечно же, потому что психотип правящего класса в итоге наложения различных генных импульсов был в таком раздрае, что это вело к декадентскому индивидуализму и полному параличу коллективной политической воли. Отсутствует активная душевная психобаза.

В заключение следует сказать о бесплодности евгеники. Всякие проекты улучшения человеческой расы путем генетического подбора желаемых типов не ведут к каким бы то ни было серьезным результатам,  поскольку начинают с противоположного конца, с моделирования субстанции, которая сама по себе значения не имеет и может быть ремодулирована в течение одного глобального переворота, макроконфликта, макрокатастрофы и т.д.; поскольку совершенно понятно, что нами не изучена и не понята система большой макропреемственности в контексте глобальной истории и мы не можем с уверенностью утверждать, что такая биологическая преемственность от отца к сыну, от матери к сыну удержится на протяжении тех же 10.000 лет. Мы не можем с уверенностью утверждать, что существуют сегодня люди, которые несут в себе кровь атлантов, т.е. той цивилизации, которая в середине Бронзового Века, примерно 13.000 лет назад, была уничтожена глобальной планетарной катастрофой. В этом потоке существуют так называемые разрывы. Человеческая история не континуальна. Она деконтинуальна. Человеческая субстанция не является гомогенной. Она революсицируется прямо на наших глазах. Заниматься таким коннозаводчеством в отношении человека — бесплодное дело, потому что оно заведомо выдает скудоумие своих организаторов, не понимающих, что человеческая манифестация — это инструмент проекта, контуры которого находятся за гранью видимой, активно осязаемой реальности. В этом смысле можно сказать, что Традиция по большому счету — супрагуманистична, а в некоторых аспектах — антигуманистична. Ее приоритеты начисто расходятся с приоритетами того сословия, которое в XIX-XX вв. и выдвинуло биологический расизм в качестве своей собственной доктрины, некой политической религии. Горизонты подлинной Традиции не оставляют места желанию жить в наиболее вульгарной и грубой форме, присущей третьему сословию, с точки зрения большой Традиции едва ли имеющему право называться человеческим.