Однако вновь перенесемся в Германию, где нашлись проницательные личности, способные выработать противоядие против марксистского подстрекательства к классовой борьбе. Здесь ситуация поначалу тоже была весьма запутанной, и видимые монолитные группы политических оппонентов при ближайшем рассмотрении обнаруживали бурлящее месиво самых экзотических мнений. Путаница была невообразимой, но из нее в борьбе и родилась политическая антропология Людвига Вольтмана.

Дарвинисты - приверженцы социализма - были представлены такими именами, как: Леопольд Якоби, Поль Лафарг, Август Бебель, Вильгельм Либкнехт, Карл Каутский, Арман Буше, Грант Аллен, Энрико Ферри, Эдуард Бернштейн, Георг фон Гизицкий, Карл Пирсон, Вильгельм Больше. К социалистическому лагерю вначале относил себя и сам Людвиг Вольтман.

Основные идеи здесь не отличались не глубиной, не основательностью, не обладали отличным пропагандистским эффектом. Август Бебель, например, считал, что с улучшением условий существования люди также улучшаются. Многие иные идеи левых социал-дарвинистов нет смысла даже анализировать, достаточно обратиться к истории СССР. Здесь вам и причина и следствие. И лозунги и перечень их жертв.

Стройность лагеря нарушали лишь такие персоны как Энрико Ферри (1856-1929), переиначивавший социализм с самых его основ, утверждая, что "люди не равны, но они люди". Эволюция его взглядов обратилась затем в сторону идей Чезаре Ломброзо и создания основ антропологической школы уголовного права, а позднее он вошел в комиссию по составлению уголовного кодекса фашистской Италии. Энрико ферри писал: "Мнение, будто в силу естественного подбора, обусловленного борьбой за существование, переживают лучшие, также не правильно, в действительности переживают наиболее приспособленные''.

На этом фоне Георг фон Гизицкий занимался филологическим экспериментированием применяя вместо слов "лучший" или "приспособленный", слово "годный". Карл Пирсон заявлял по этому поводу: "Однако статистика не обнаруживает никакой связи между способностью к размножению и житейским успехом".

Что касается самого Дарвина, то он никогда не проявлял живого интереса к социализму, а вот Маркс весьма серьезно интересовался его работами и не упускал случая переслать тому свои новые сочинения вместе с письмами, исполненными подобострастного поклонения. Дарвин отвечал на эти знаки внимания с истинно английской учтивостью, но когда назойливость первооткрывателя теории прибавочной стоимости превзошла все мыслимые границы, эволюционист потерял самообладание и в одном из писем к сыну заметил: "Какие нелепые мнения господствуют, по-видимому, в Германии насчет отношений между социализмом и развитием путем естественного подбора". Больше Дарвин к теме социализма не возвращался.

Дарвинисты - противники социализма - были так же многочисленны, и к их числу можно отнести таких представителей как: Густав Иегер, Оскар Шмидт, Эрнст Геккель, Рудольф Вирхов, Герберт Спенсер, Отто Гаупп, Бенджамин Кидд, Август Вейсман, Александр Тилле, Отто Аммон, Эрнст Циглер, Томас Генри Гексли, Генрих Кунов, Альфред Россель Уоллес. Среди этих философов было много интереснее. Густав Иегер, например, заявил, что коммунистическая форма обобществления тормозит развитие интеллекта. Рудольф Вирхов (1821-1902) признанный специалист в области антропологии и клеточной патологии, предупреждал, что увлечение дарвинизмом может принять крайне опасный уклон и произнес пророческую фразу: "До сих пор человечество развивается так, что правые идеи постепенно побеждают". Имелся ввиду отпор левому социализму. Оскар Шмидт упрекал Вирхова при этом, за то, что он хочет унизить дарвинизм до роли всеобщего "козлища отпущения". Сам он сформулировал теорию животной экономии, которую резюмировал следующими словами: "В животном мире коммунизм и социализм тем резче выражены, чем ниже группы".

Эрнст Геккель (1834-1919) повел уже методическое наступление на ряды оппонентов, объявив, что: "Дарвинизм - научное обоснование неравенства", кроме того, нападал на "беспочвенный вздор социалистического равнения всех". Больше всего его возмущало, что социализм требует равенства во всем, даже в удовольствиях. "Дарвинизм есть все, что угодно, только не социализм! Если уж связывать с этой английской теорией какую-нибудь политическую тенденцию, то эта последняя может быть аристократической, а никак не демократической, и всего мене социалистической".

Будучи одним из учеников Дарвина, он перевел биологические идеи учителя в общественно-политическую сферу, чем существенно радикализировал все учение. Новый вариант получил название социал-дарвинизма. Кроме того он изобрел понятие экологии, но смысл ей придавал не в современном анархолиберальном гринписовском ключе с сидячими манифестациями возле ядерных реакторов. Экологию он толковал как совокупность внешних материальных условий жизни конкретной расы, а не всечеловечества вообще. "Каким образом ужасы Парижской Коммуны можно связывать с дарвинизмом, - этого, откровенно признаюсь, я решительно не возьму в толк".

Альфред Россель Уоллес (1823-1913), писал, что "измышления заблудившегося социализма имели бы последствием превращение здорового государственного организма в разлагающийся труп".

А Герберт Спенсер (1820-1903) уже совершенно в духе современных наук, толкующих процессы в человеческом обществе с позиций биологии писал: "Человеческое существо - конечная проблема биологии и начальный фактор социологии. Моя задача показать, что в основе рациональных социологических выводов должна лежать биологическая истина, пренебрежение которой может повлечь за собой ужасное зло". По его мнению, воплощение идей социального равенства в свете законов биологии привело бы просто к "несколько большему количеству несколько более слабой расы". Следующие слова Спенсера вообще звучат, как грандиозное предвидение по отношению к России, еще не осуществившей роковой социобиологический эксперимент коммунизма. "Практическое осуществление социализма было бы величайшим бедствием, какое когда-либо поражало мир и кончилось бы военным деспотизмом. Всякий социализм заключает в себе рабство".

Томас Генри Гексли (1825-1895) поддерживал его утверждая, что "социализм уменьшает среднюю силу расы". Поэтому Отто Гаупп говорил, что учение о самоочищении расы следует признать социально-политическим идеалом, а Отто Аммон (1842-1916) развивал эти позитивные утверждения социал-дарвинизма в своих книгах "Естественный отбор среди людей" (1893) и "Общественный строй и его естественные основания" (1895).

Была еще и третья, внушительных размеров группа философов-обществоведов, которые пытались найти среднее решение проблемы в примирении дарвинизма и социализма. В нее входили: Фридрих Альберт Ланге, Адольф Вагнер, Густав Шмоллер, Густав Кон, Фридрих Бюхнер, Лоренц Штейн. Эти люди склонялись к справедливому разрешению социальных противоречий. "За соперничество, но честным оружием", - вот был их лозунг, поэтому вопросы морали занимали их больше всего. Они рассчитывали достичь правого общественного идеала, но левыми политическими методами. Именно поэтому Лоренц Штейн писал: "Социальная гигиена и социальный подбор должны иметь в виду физиологическое улучшение человеческого типа".

Наконец была и четвертая группа, выступавшая, как против дарвинизма, так и против социализма. Карл Фохт заявил, что "Дарвиновское учение убило последние остатки совести у всех угнетателей и эксплуататоров". А Евгений Дюринг (1833-1921) будучи на самых устойчивых право-консервативных позициях и пропагандируя концепцию социалитаризма, изрек: "В недалеком будущем историк нравов отметит дарвиновскую теорию, ка позорную главу в современной истории мысли, но не как теорию имеющую научное значение".

В самом конце XIX века и именно в Германии маятник борьбы классовых и расовых идей начал постепенно клониться в сторону торжества последних. Австрийский социолог Людвиг Гумплович (1838-1909) выпускает в 1875 году книгу "Раса и государство", а в 1883 году - "Борьба рас", ставшую классикой нарождающейся расовой философии. В этой книге он открыто выступал с тезисом о замещении классовой борьбы расовой.

Француз Жозеф Артур де Гобино (1816-1882) при жизни совершенно не был понят на родине, и уже после его смерти талантливый немецкий писатель и философ Людвиг Шеман (1852-1938) принялся популяризировать его учение в Германии и других странах Европы. Результатом самоотверженной работы энтузиастов нового мировоззрения явилось торжественное учреждение "Общества Гобино" в 1891 году. Теория зародышевой плазмы Августа Вейсмана (1834-1914) позволила по-новому оценить фундаментальный труд историка Эрнста Морица Арндта "Попытка сравнительной истории народов" (1843) и книгу "Сравнительная психология" Карла Густава Каруса (1863).

Таким образом интуиции и озарения одиночек стали обретать статус научных истин в общественном сознании.

В этот же период времени французский анатом и антрополог Поль Брока (1824-1880) первым создает принципы антропометрии и разрабатывает антропометрические инструменты для соответствующих измерений. Его усилиями разрозненные кружки естествоиспытателей преобразуются в 1876 году в первый в Европе Антропологический институт. Вскоре эта тенденция охватывает и другие страны. Двоюродный брат Чарльза Дарвина Фрэнсис Гальтон (1822-1911) создает науку об облагораживании расы - евгенику. Под его руководством основывается представительное Международное евгеническое общество, в которое входят именитые ученые разных стран, в том числе и Эрнст Геккель.

Немецкий биолог Альфред Плетц (1860-1940) впервые для обозначения системы мер по оздоровлению расы вводит в 1891 году термин расовая гигиена, эквивалент англо-саксонской евгеники. В 1904 году он и еще несколько его коллег открывают новое академическое издание "Архив расовой и общественной биологии", в котором представлены фундаментальные работы по широчайшему кругу проблем медицины, психологии, биологии, социологии. В 1906 году он же организует в Германии "Общество расовой гигиены". Во всех этих начинаниях заметны яркие личности, такие как теоретик расовой гигиены Вильгельм Шальмайер (1857-1919) и социальный гигиенист Альфред Гротьян (1869-1931), а также Макс фон Грубер (1853-1927) - человек который в 1923 году проводил расовое освидетельствование Гитлера.

Александр Тилле в 1893 году публикует свою знаменитую книгу "Служение народу", главным тезисом которой была защита социал-аристократии. В 1895 он выпускает книгу с характерным названием "От Дарвина до Ницше". Величественный, как пророк Хаустон Стюарт Чемберлен (1855-1927) издает свой монументальный двухтомный труд "Основы XIX столетия", чем вызывает овацию кайзера Вильгельма II.

Это была замечательная плеяда людей проникнутых сходными идеями расовой философии, которая казалась им способной произвести коперниковский переворот в общественном сознании. Именно усилиями этих людей происходит глубинное и поэтапное взаимопроникновение естественных наук и наук гуманитарных. И вот здесь оказалось, что марксизму совершенно было нечего противопоставить этому сплаву дарвинизма, биологии, психологии, антропологии, истории и философии. Он в полной мере осознал всю тщетность своих притязаний. Для оправдания своего мировоззрения с точки зрения естественных наук марксизм использовал устаревший либеральный ламаркизм, несколько приукрашенный по вкусу доверчивой публики.

Жан-Батист Ламарк (1744-1829) жил в условиях совершенно другой общественно-исторической ситуации: во времена торжества идей французской буржуазной революции, когда головокружение от идей о всеобщем равенстве даже не могло создать объективных предпосылок развития взглядов, сходных с теорией наследственности или естественного отбора. Ламарк проповедывал ничем не подтвержденное учение вульгарного материализма, согласно которому на эволюцию живого организма всецело оказывает среда, а наследственность сказывается незначительно.

Учение Томаса Моргана и Августа Вейсмана, развивающееся в русле идей Дарвина, Гальтона, Вирхова, напротив исходило из положений, что среда не влияет на формирование организма, а решающее основное влияние принадлежит наследственности.

Во времена Советского Союза заявляли, что марксизм вобрал в себя все самые современные достижения материалистической науки, в том числе и дарвиновскую теорию. Но это злонамеренная фальсификация, ибо на высказываниях самого Дарвина и его единомышленников мы наглядно показали, что дарвинизм с самого начала находился в открытой оппозиции к марксизму. И попытки последнего притянуть к себе модное популярное эволюционное учение не более чем, тактическая уловка, продиктованная велениями политического соотношения сил. И попытка эта с треском провалилась в Германии и других европейских странах, где сильны были позиции национальной философии. Интернационализм же русской философии, ее бесплотная духовность явились той питательной средой, в которой буйным цветом заколосили идеи левого большевистского экстремизма. Крепкой национальной философии, основанной на новейших достижениях естественных наук, не было. Это и предрешило судьбу России в начале XX века. Пусть это явилось и не абсолютной причиной Октябрьской революции, но во всяком случае, одной из основных, о которой не любят говорить проповедники коммунизма. Тотальное уничтожение в России с приходом большевизма генетики, биологии и всех форм национальной философии - наилучшее подтверждение правоты нашего тезиса. Расстрел В. Н. Вавилова и разгул мракобесных идей Т. Д. Лысенко были запрограммированы еще в конце XIX века. Большевики стремились создать своего нового человека и теория наследственности им была не нужна. Экспериментами в области социального и биологического мичуринства, путем противоестественных прививок они создавали "великий советский народ". Советская расовая гигиена поэтому ничего общего не могла иметь с концепциями "социал-аристократизма". "Кто был ничем, тот будет всем" - этот принцип "контрселекции", по меткому выражению Альфреда Плетца, и возобладал в России.

В Германии победители марксизма не были какими-то оголтелыми природными фашистами, как их все время выставляют коммунисты и либералы. Альфред Плетц и Вильгельм Шальмайер так же, как Людвиг Вольтман и многие другие были выходцами из рядов европейской социал-демократии. Альфред Гротьян был убежденным социалистом, так что все эти почтенные университетские профессора никак не ассоциируются с реакционными мракобесами, а расовый социолог Людвиг Гумплович и евгенистка Агнесса Блюм были евреями, так что и расхожий тезис о зоологическом антисемитизме представителей расовой философии вновь не имеет под собой никаких оснований.