В декабре 1997 года в рамках культурологического семинара «Проблема элитарности в современной культуре» проводимого журналом «Волшебная Гора», при поддержке библиотеки им. Чехова состоялись концерт и творческая встреча с поэтом и музыкантом Сергеем Калугиным. Около трех часов он пел и беседовал со слушателями. Большая часть из них впервые познакомились с его творчеством и явно об этом не пожалели. Устроителями на семинар был приглашен определенный круг людей — исследователи-традиционалисты, переводчики, журналисты, политики; пришло же людей почти в три раза больше и состав не поредел до самого конца действа.

Читателям «Волшебной Горы» Сергей Калугин хорошо знаком по публикациям его «Венка сонетов» (№ IV-V, «ВГ»), текстов его песен из ставшего культовым альбома «Нигредо» (№ VI, «ВГ»), статьи В. Штепы «Ледяное сияние смерти» (№ V, «ВГ»).

После аншлагового концерта С. Калугина и его группы «Дикая охота» в ЦДХ, в стенах художественно-дизайнерского объединения «Метакультура» произошла беседа главного редактора «Волшебной Горы» Артура Медведева с музыкантом. Надеемся, что в воспроизводимом фрагменте разговора, поклонники Сергея Калугина смогут найти ответы и на некоторые свои вопросы.  

Артур Медведев. Насколько мне известно, в 1992 году ты совершил паломничество в католический монастырь Тэзэ. Если можно, расскажи об этом подробнее. На мой взгляд, подобное паломничество для современных поэтов и музыкантов вещь исключительно редкая, ибо сейчас скорее принято находить вдохновение на Востоке, в том же Тибете, чем в готике Бурже, Амьена или Клюни...

Сергей Калугин. Говоря о Тибете, ты, как я понимаю, имеешь ввиду Гребенщикова. Для него уход на Восток вполне естественен, поскольку он принял буддизм. А я остаюсь христианином, и вообще принадлежу к генерации христиан которая пришла в Церковь около 1990 года. Это было достаточно счастливое время, когда христиане различных конфессий не столько были озабочены проблемой собственной самоиндентификации в рамках Церкви, а скорее пытались проникнуть в суть того, что мы называем христианством. И некоторые цивилизационные различия, которые исторически сложились, нас особо не интересовали. Поэтому в 1992 году я с друзьями католиками совершил паломничество в монастырь Тэзэ во Францию. Это уникальный монастырь, который не является строго бенедиктинским или цисцерцианским, скорей его можно позвать экуменическим. Другое слово в данном случае трудно подобрать, хотя я понимаю на сколько оно сейчас дискредитировано. Обитель основал брат Рожэ. Изначально он протестант, но сильно тяготеющий к католицизму. В годы второй мировой войны он был священником в маленькой деревушке Тэзэ и прятал там евреев. После окончания войны местные жители обратились к нему с просьбой не уезжать. Первоначальной идеей монастыря была идея способствовать взаимопониманию католиков и протестантов. Был сформирован орден, в который вошли как первые так и вторые. Затем монастырь перешел под патронаж святейшего престола. Вообще это древняя деревушка, здания там VI века, крыты они даже не черепицей, а плоскими камнями. Там находится несколько храмов, а в центре деревни расположен гигантский палаточный храм рассчитанный на пять тысяч молящихся. В подвале храма две крипты — католическая и православная, для тех, кто считает для себя невозможным участвовать в общей молитве. Над храмом три купола — один с воконечным крестом, а два с четырехконечными, символизирующие православие, католицизм и протестантизм. Во время богослужения используются исключительно древние, до-халкидонские тексты молитв, способные только объединять, а не разобщать. Это попытка вернуться к духу первых трех веков христианства, и эта попытка удалась.   

А.М. А чем она удалась или это трудно передаваемое словами ощущение?

С.К. Это можно передать. Вообще, пребывание во время паломничества в монастыре занимает семь дней. В течение дня проходят трехразовые храмовые молитвы, ежедневные причастия. Мы, русские, пребывали в группе молчальников. Каждый из молчальников имел возможность ежедневно общаться с монахом. Я общался с братом Ричардом. Он немного знал русский язык, но потом мы перешли на английский. В тот период я страшно мучался проблемой связи Бога и созидания, с другой стороны дьявола и разрушения. Помню, как взяв с земли осенний, полуразложившийся листочек, произнес указывая на него: это разрушение и это же дьявол, но в то же время как это красиво! Он на меня посмотрел и спокойно ответил: это не дьявол, это просто осень. Брат Ричард имел на ногах стигматы, которые он старался не показывать окружающим, особенно если они их замечали. Все эти семь дней по восходящей происходил режим нагнетания спиритуального состояния, которое в седьмой день разрешился обрядом поклонения кресту. На центр храма было вынесено православное распятие, положено на землю и со свечой в руках в течении двух с половиной часов на коленях участники религиозного действа приближались к этому распятию. Из уст паломников звучали древние христианские песнопения, в руках — свечи, красивая музыка... Когда ты ползешь к распятию, чего только в голове не прокрутится. Но когда ты добираешься до распятия, то у тебя есть полный шанс вспомнить — кто ты, что ты, зачем ты... и что такое религия и зачем вообще все это нужно. После благословления священника ты покидаешь это место. Это не есть какие-то внешние формы экуменизма, это не является попыткой слияния разных традиций, это попытка объединиться на некоем мистическом, глубоком уровне.

А.М. Наверное именно после этого паломничества пошел слух, что Сергей Калугин если не католик, то человек весьма прокатолических взглядов.

С.К. Не могу отрицать. Мне действительно очень близка религиозная культура Запада. В свое время мы с друзьями даже мечтали об открытии православного храма латинского обряда. Так же трудно отрицать огромное влияние западной религиозной культуры на мое творчество.

А.М. В результате появилась во многом на мой взгляд знаковая для твоего творчества песня «Луна над Кармелем».

С.К. Безусловно. Она родилась во Франции. Во время пребывания в Тэзэ. В художественном плане на меня большое влияние оказали Хуан де ла Крус, Мейстер Экхарт и Тереза Великая. В православии принято обвинять католический мистицизм и богословие в некоторой чувственности, но это нормально. Если посмотреть на Блаженного Августина, то это весь католицизм в свернутом виде. Просто есть некоторый психологический тип которому близко такое мироощущение. Оно не лучше и не хуже, чем ментальные, трезвенческие, характерные для Востока пути. Это действительно работа с душевными энергиями, работа с сердцем. Соответственно меня не пугают эротические всплески, которые могут сюда подмешиваться.   

А.М. Посещает ли тебя ощущение вакуума в связи с тем, что твое творчество не проходит по разряду классической музыки или рока? С одной стороны, ты находишься в тесном контакте с этими жанрами, с другой — музыкальный стиль Сергея Калугина непросто определить, если не подыскивать ему трудно воспринимаемые большинством слушателей формулировки типа «алхимический рок» или «искусство нового синтеза».

С.К. Сейчас ощущения вакуума уже нет. Первоначально мне было свойственно огорчаться по этому поводу, но как теперь я понимаю это ощущение было слабостью. Просто принадлежность к какой-нибудь стае — возможность быстро и без проблем решить ряд вопросов чисто практического толка: аудитория, запись и тд. Сейчас у меня есть своя аудитория, есть люди которые способны адекватно воспринимать мое творчество. Не ощущаю себя одиноким, потому, что люди подобные мне сейчас во всем мире поднимаются. Идет обращение к традиционным культурам, корням. Я просто один из солдат этого возрождения. Что касается определения чем же я занимаюсь, то наверное это все-таки искусство нового синтеза.

А.М. Такие твои песни, как «Туркестанский экспресс», «Жизнь», — необходимая дань рок-среде, ревниво относящейся к музыканту, пошедшему своей, непонятной для нее дорогой, или это что-то вроде «перекура», «анекдота» в паузах между очередной «рыбной ловлей»?

С.К. Что касается рок-н-рольных вещей, то это, Артур, не перекур и не отдых. По этому поводу мне часто приходится испытывать досаду, так как те люди которые меня любят и знают, часто спрашивают, почему я не пишу сейчас песен в стиле «Восхождения Черной Луны». Я не объясняю в чем здесь дело, потому, что это достаточно лично. В подобных песнях я описывал то, что действительно пережил. Это правда. Мне дано было пережить колоссальный внутренний взрыв, который очень многое уничтожил. Живой и не разрушенной осталась какая-то очень узкая зона по краям личности. То что касалось непосредственно материальной жизни, быта, это все выдержало ядерный взрыв и оттуда сегодня начинается потихоньку возрождение и возвращение к центру. Соответственно я работаю сейчас с этими краешками.

А.М. Это как вспышка сверхновой. Красиво, но она же и уничтожает.

С.К. Да. Это так. Той личности, которая написала те песни больше не существует. Это и хорошо, — что может быть разрушено — должно быть разрушено. Опыт прогулки по дну колодца Св. Патрика имел место. Экскурсия в ад закончилась.

А.М. В «Словаре символов» Керлота (одном из лучших появившихся в последние годы на русском языке) говорится, что: «рыбная ловля символически обозначает забрасывание наживки в глубину чьей-то скрытой природы для того, чтобы добыть знание». В связи с твоим, ставшим уже просто культовым, музыкальным произведением «Рассказ Короля-Ондатры о рыбной ловле в пятницу» было бы интересно узнать, как соотносятся Король-Ондатра и Король Грааля, в образе рыболова явившийся Парсифалю?

С.К. «Король Ондатра» самая странная моя песня. Она была очень интуитивно сделана. Всплыли такие архетипы, которые мне не просто прокомментировать, в отличие от «Черной Луны» написанной по конкретному поводу. Что же касается символа Короля, то для меня это один из главных символов. Хотя о Парсифале я начал читать только прошлым летом...

А.М. На мой взгляд это особо ценно. Когда человек что-то создает, после чего появляются люди, книги, короче начинает стекаться информация разъясняющая, комментирующая и как бы оправдывающая появление этого творческого продукта. В данном случае можно говорить об особом, виртуальном посвящении. Что является некой альтернативой убеждению некоторых традиционалистов, что истинное посвящение, знание можно получить только принадлежа какому-то духовному центру, братству, масонской ложе, где имеет место строгая преемственность передачи знаний от учителя к ученику. То же, о чем мы говорим ими рассматривается как интересные явления, когда возможны случайные попадания, но в целом уводящие в сторону... Я тоже считаю, что особые спиритуальные переживания часто оказываются некими «обманками», но о деятельности каких духовных центров можно говорить, когда на пепелище вдруг, что-то начинает расти и плодоносить? В этом смысле Россия для меня всегда была синонимом птицы Феникс.  

С.К. По поводу разных видов посвящения, получения информации и могу рассказать об истории создания песни «Луна над Кармелем». В мои руки попала книга Мейстера Экхарта. Открыл ее, закрыл, в тот момент ничего в ней не понял и отправился на дежурство. Я тогда сторожил католический журнал «Истина и жизнь». Как раз перед поездкой в Тэзэ. В течении ночи там со мной произошли определенные события. Утром придя домой открыл Мейстера Экхарта и мне стало все совершенно понятно, потому что это теперь отражало мой персональный опыт. Чуть позже появилась «Луна над Кармелем», явившаяся попыткой малосведущего в мистической символогии человека отразить нечто как казалось невыразимое. И когда мне было необходимо в третьем куплете дать момент выхода за пределы тварного, то совершенно неожиданно появилась строчка «распадение сферических тел». Только через год я узнал, что существуют Пифагорейская и Оригеновская линии, где сферические тела, являются телами совершенства и телами до грехопадения. У Пифагора сферическое тело — тело совершенное, не ущербное, то каким оно по идее должно быть. Ориген развивал ту же идею, полагая, что в результате грехопадения мы имеем, то что имеем: все предметы без конкретной формы, в то время, как идеальное тело — сферическое.

А.М. Другая твоя не менее известная песня «Восхождение Черной Луны», как мне кажется, находится в непростых взаимоотношениях с «Королем-Ондатрой». Если в одной в качестве Ангела-Посвятителя выступает «витязь багровый», которого вполне можно отождествить с Архангелом Гавриилом, то в другой в этом качестве уже выступает «Черная Луна», Лилит, Геката, Черная Исаис... у нее много имен. Перед слушателем предстает страшная картина контр-инициатического посвящения, когда в душу неофита проникают потоки сияния Черной Луны, по сути адского огня, который светит, но не освящает.

С.К. Мне кажется, что это внешнее впечатление. Они решены сходными чисто оранжировочными моментами: и та и другая песни упираются в структуре и мелодике на языческую архаику. Знаю одно, и ту и другую песни написал я.

А.М. Первый и пока единственный твой альбом называется «Нигредо» — первоматерия, алхимическая работа в черном, начальный этап Духовного Делания. За ним следует, как известно, второй этап — «албедо», работа в белом. Большинство алхимиков, несмотря на максимально возможный порой режим благоприятствования (при том же дворе знаменитого императора Рудольфа), потерпели неудачу. Твоя работа с первоматерией состоялась. Мне думается, что она даже слишком состоялась. Поясню. До тебя было немало удачливых стрелков, попавших в центр некоего условного круга. Но стрела, посланная тобой, не просто попала в цель, она еще и пронзила насквозь те стрелы, что попадали туда до тебя. Помнишь, как в старом фильме о Робин Гуде? После такого успеха, как мне представляется, трудно двигаться дальше. Но те, кто принял твою «первоматерию», теперь не будут удовлетворены рок-н-роллом, пускай даже исполненным на высоком уровне, — они ожидают «работы в белом».

С.К. Прекрасно понимаю, что рок-н-роллом аудитория не удовлетворится, но как честный человек обязан жениться при известном стечении обстоятельств так и я вынужден заявить, что отношусь ко всему этому совершенно серьезно. Албедо все-таки является уровнем некоторой святости. Соответственно, пока я, как персона, реально не прикоснусь каким-нибудь образом к этому уровню, буду не в праве, что-либо такое делать. Возможны чисто интеллектуальные спекуляции, а этого совершенно не хочется. Надеюсь, что мне будет даровано написать еще важные и серьезные вещи. У меня в свое время начали появляться песни которые касались уровня албедо — «Весна» и «Гимн».

А.М. А «Сицилийский виноград»?

С.К. «Сицилийский виноград» новая вещь. К тому состоянию в котором я писал выше упомянутые песни, она отношения не имеет. Мое несостоявшееся альбедо было обрублено. Очевидно в мой моторчик затесалась гайка, которая там болталась, — в результате истребитель упал. Такая история приключилась с «Черной Луной». Некоторые гордынные вещи не были преодолены, а когда пошли сверхзвуковые скорости все пошло вразнос и разлетелось. Не знаю как это сейчас комментировать: хорошо ли, плохо. Но «Сицилийский виноград» меня как-то обнадеживает. Мне кажется — что-то еще возможно.