«Государство является живым духом только тогда, когда единая мысль организует в особом действии различные отдельности», — пишет Гегель в «Энциклопедии философских наук». Очевидно, что единая мысль предполагает наличие своего хранителя и выразителя, персонифицируемого в традиции идеей Императора или Вождя. Именно Вождь осуществляет абсолютное единство идеи и действия через Божественное Знание, оправдывающее насилие, необходимо присутствующее при интеграции множества в единство в процессе структурирования Империи. Идеи Государства и Империи совпадают только в том случае, когда присущая им иерархия существует постольку, поскольку она манифестирует идею Вождя. Если же занимающий верхнюю ступеньку иерархической лестницы «император» является лишь неким пределом данной социальной системы, то речь может идти исключительно об абсолютном Государстве, отрицающем традиционное понимание Империи и фетишизирующем идею сверх-государства как самодостаточную категорию.

Единая решающая воля Императора, Первосвященника и Царя в одном лице не испытывает потребности в «имперском мифе», скрепляя имперское целое своим реальным могуществом, которое есть следствие прямой проекции синархического закона, определяющего переход ноуменального мира в феноменальный. «Мир есть органическое целое» — наиболее простое выражение закона синархии... Закон синархии гласит — пишет В. Шмаков, — что высшая монада расчленяется на ряд монад второго порядка. Те, в свою очередь, на монады третьего и т.д. При этом первоверховная антиномия единство-множественность одновременно утверждает принцип индивидуальности и принцип группы».

Имея общую формулу: имперский организм обнаруживает себя как единство подчинения императора Абсолюту и подчинения имперских групп императору — получаем идеальную вертикаль бесконфликтного по своей сути государственного целого. Добровольность соподчинения является результатом строго-доктринального соответствия между категорией инициатического (мудрость) и профанного (рационального) знания. Мудрость, получаемая не опосредованно, не путём постепенного «прибывания», что характерно для рационального знания, свойственного позитивной науке и философским спекуляциям, является прерогативой Божественного Императора и легко доказывает своё превосходство через прямой опыт в силу преимущества своей сакральной природы.

Отказывая в правомочности придания советской социальной конструкции статуса Империи, мы имеем в виду, прежде всего, отсутствие во главе её носителя инициатического знания, а вовсе не отрицаем многочисленных, но всё же псевдоимперских характеристик, присущих советскому сверх-государству, особенно в сталинский период его истории. Сталин, в действительности, лишь возглавлял процесс безличной централизации и, безусловно, не являлся инспиратором и формообразователем Империи в её традиционном понимании. Всякое бескастовое, а тем более бесклассовое общество является в основе своей пародийным образованием, скреплённым ничем иным, как только утилитарным интересом, страхом физического наказания, рефлексией взаимоподражания и тождеством составляющих его элементов. При этом аристократизм истинной иерархии подменяется искусственно созданной шкалой рангов и назначений, имеющих сугубо функциональный и формальный характер. Бесконечно далёк этот тип квази-империи от, по выражению В. Видеманна, «социологизированной версии Золотого Века» с его предельно гармонизированными взаимоотношениями «человек-космос» и возникающей на их основе универсальной этикой.

«Беседы» о Сталине как аналоге ожидаемого хладнокровного «разрешителя» системного кризиса российской государственности интересны как констатация желания и предчувствия Вождя и не более того, так как типологически между имперским и советским вождём существует неснимаемое противоречие. Ибо «имперский Вождь» — это, как констатирует Юлиус Эвола, «уровень, на котором может находиться не тот, чьё превосходство покоится на могуществе, а, напротив, лишь тот, чьё могущество покоится на превосходстве». Абсолютная невозможность реплантации вождя советского типа есть невозможность профанного ответа на крайне сложный вызов Истории и ясно обнаружившуюся потребность сакральной институции.

Противоположение Империи и сверх-Государства есть, по сути своей, конфликт гностицизма и консерватизма. Шиизм в целом и шиизм двенадцатиимамников, в особенности, как наиболее полная и аутентичная линия Традиции, представленная в исламе, отстаивает право наследственной власти, исходя вовсе не из примата «крови», как может показаться на первый взгляд, а из необходимости сохранения глубины трактовки Божественного Откровения и его исчерпывающего толкования, позволяющих избежать опасности последующих искажений, на что, по мнению шиитов, может претендовать только имам Али и его потомки вплоть до двенадцатого Священного Имама Махди ал-Мунтазара (араб. «махди» — ведомый по прямому пути; «мунтазар» — ожидаемый). Махди, находящийся в настоящий период в «гайбат ал-кубра» («большом сокрытии») и невидимо управляющий мусульманской уммой, есть «Каим» («Воскреситель»), основной функцией которого после окончательного проявления будет исчерпывающая коррекция и воссоздание ислама в первоначальной чистоте.

Весь пафос иранской революции представляет собой волю и желание утвердить социальное основание для ожидаемого прихода Имама Махди (даже в шахский период одно из мест иранского парламента всегда оставалось свободным, предназначаясь Имаму), тем самым, было бы большим упрощением трактовать эту революцию только в плоскости исторического и геополитического противостояния Восток-Запад. Необходимость соответствия потенций обновления, носителем которых является Сахиб-аз-Заман («Господин Времени» — один из эпитетов Махди), социо-историческому контексту предполагает встречное движение со стороны мусульманской уммы, постоянное и напряжённое духовное совершенствование каждого из её членов, что и обнаруживает истинный смысл понятия «джихад».

Приход в «конце времён» Имама Махди ал-Мунтазара и Иисуса Христа, их совместная борьба с Даджалом (Антихристом), конечная победа империи Аллаха и Небесной Иерархии, хранящей тайны тавхида (единобожия), и составляют смысл и кульминацию всей шиитской религиозной доктрины. Метафизический параллелизм и эсхатологическая направленность Ислама и Православия, общность этических представлений позволяют надеяться, что преодоление кризиса российской державности пойдёт по пути утверждённия истинной, а не ложной империи, когда имперское величие явится результатом не «манёвра» сужения физических границ с целью аккумулирования сил для новой горизонтальной экспансии, а будет связано с правильным метафизическим выбором, гарантирующим не только отсутствие противостояния, но и тактический, а главное — стратегический союз с Исламом в обозримой исторической перспективе.

Другой концептуальный выбор, скорее всего, подтвердит максиму Шеллинга, согласно которой всякий «фиксированный момент», сохраняющийся и после того, как он изжит и превзойдён дальнейшим процессом, становится лишь ложной религией и суеверием, в данном случае — суеверием «имперским».