В 1997 г. в известном московским и питерским гуманитариям издательстве «Аxioma вышла очередная модная книга — «Внутренний опыт» Жоржа Батая. Ноу хау этого издания состоит в том, что текст основного философского труда Батая опубликован на русском языке впервые. Перевод выполнен С.Л. Фокиным, и, надо сказать, сделал он это безупречно, хотя переводить Батая тяжело (из-за нагромождения аллюзий и содержательной многослойности текста), а «Внутренний опыт» для переводчика — вообще интеллектуальная сверхзадача. Фокин уже переводил знаменитых французов — Сартра, Делеза и того же Батая, так что «Внутренний опыт» никак не проба пера или экспериментальный перевод. Уровень комментариев и послесловия вполне соответствует качеству основного текста, что увеличивает заслугу С.Л. Фокина еще больше. Об издании можно сказать одни только лестные слова, поэтому, чтоб не превращать свою рецензию в панегирик издательству «Axioma» и переводчику, перейду к собственно Батаю.

До последнего времени Батай был известен у нас по большей части как автор скандализирующей общественное сознание книги «Литература и зло». В магистральную линию французской мысли XX в. он вписывался в качестве спорной фигуры, скандального автора-провокатора и мастера саркастической критики. Т.е. Батай оценивался русским читателем по негативно-критической части своего творчества, а не по его целостности. Издание «Внутреннего опыта» серьезным образом меняет дело, и позитивно-авторская, собственно философская концепция Батая стала доступна простому читателю и исследователю его творчества. После прочтения «Внутреннего опыта» уже нельзя сказать о Жорже Батае, что он всего-лишь блестящий эссеист и стилист-экспериментатор. Внешне текст «Опыта» напоминает другие его работы, ту же «Литературу и зло» — то же навязчивое цитирование фрагментов чужих книг, духокопательство и лейт-мотив тоски и отчаяния современного человека в мире. Принципиальное отличие «Внутреннего опыта» от остальных опубликованных на русском языке текстов Батая в том, что здесь автор позволяет-таки себе постулировать позитивные, а не критически ориентированные идеи. Это уже не Батай-комментатор, но Батай-экзистенциалист, автор, отдающий на суд чужой мысли выношенные душой, а не одним лишь сознанием мнения.

«Я называю опытом путешествие на край возможности человека», — пишет Жорж Батай. Такое понимание опыта противоставляет его идее проекта, последовательного продвижения ментальной конструкции в мир. Идее проекта автор противополагает «дух решимости», которым движется внутренний опыт. Батай понимает опыт мистически, с той существенной оговоркой, что его мистика не божественно-христианская, а субъективно-человеческая. Целью и единственным предметом интроспективного анализа становятся глубины человеческого существа, оставленного божьей заботой. Т.е. внутренний опыт выступает как объект и метод исследования одновременно. «Опыт сам себе ценность и авторитет.» Интимная душевная жизнь человека превращается в череду вопросов, задаваемых из бездны отчаяния. «Опыт — это пылкая и тоскливая постановка под вопрос (на испытание) всего, что известно человеку о деле Бытия. Этот пыл и тоска приводят человека на край его возможности, к невозможному и невыразимому.» Батай, автор «Суммы атеологии», отказывается признать незнаемым, а значит и целю внутреннего движения, Бога. По ту сторону возможности человека, за пределами известного лежит безграничное Ничто, неизвестное, которое требует себе «безраздельного господства», не оставляя места для Бога. Лишившись трансценденции к божественному Нечто, человеческое существо, оказывается в ситуации предельного одиночества и отчаяния перед лицом неизвестного Ничто. Человеческое бытие — единственная реальность, другого бытия кроме человеческого нет. Необходимость иметь дело с неизвестным составляет драму человека. «Драматичность в том, чтобы просто быть.» Внутренний опыт в этой ситуации отчаяния — единственно возможный способ саморефлексии человека. Человек одинок в бытии, и все заданные им вопросы возвращаются к нему, не найдя ответов.

Итак, единственный персонаж книги Батая — человек в ситуации отчаяния, поле исследования — внутренний опыт, а метод исследования — самовопрошание. Батай делает рискованный интеллектуальный ход, отказывая рефлексии в сознании как единственном основании. «Тоска — тоже средство познания, как и сознание», — утверждает он. Здесь мы сталкиваемся с попыткой создать немую, неартикулированную философию отчаяния. Внутренний опыт принципиально невыразим в описательных словах человеческого языка, поэтому нет другого выхода, кроме языковой деструкции. Отказ от дискурсивного анализа для Батая необходим. Его книга — лучшая тому иллюстрация. Неслучайно, «Внутренний опыт» вошел в «Сумму атеологии», этого антисобора, протеста против гармонии. «Гармония — это средство «реализовать» проект», способ обитания в мире, который Батай не приемлет. Гармоническому единству автор «Внутреннего опыта» противопоставляет решимость к деструкции, отказ от целостности. Отказываясь признать знание ценностью, Батай бросает вызов самой идее книги как компендиума знания. «Я предлагаю не книгу, а вызов», — говорит Батай о «Внутреннем опыте». Целеустремленности христианской мысли Батай противополагает принципиальную бесцельность, нефокусированность и дисгармоничность мысли собственной. Его книга сплошь нелогична и несознательна. Батай разрушает хронологию описания, перемешивает разнородные куски текста, разрывает внешний повествовательный слой книги в стремлении обнажить ее внутреннюю идею — деструкцию книги как хранилища знания. Книга призвана выполнять одну функцию — быть записанным внутренним опытом. Книга Батая — вызов и провокация, но никак не повествование о страстях души. «Внутренний опыт» не укладывается в жанр исповеди. Фигура автора дробится на множество «Я», хаотическое рождение и смерть которых и образуют структуру внутреннего опыта.

Смысловым центром «Внутреннего опыта», первой книги «Суммы атеологии» является эссе под названием «Я хочу вознести мою личность на пинакль». Оно расположено точно в середине книги, образуя ядро, к которому стягиваются все силовые линии текста. Батай пишет: «...покажу без всяких околичностей, что внутренний опыт требует, чтобы тот, кто ведет его, для начала вознес себя до небес». Он помещает на небеса не христианского Бога-спасителя, а человеческую личность. De profundis Батая творится на седьмом небе, в запредельной выси. Единственность, уникальность бытия человека возносит его на пинакль (башню, венчающую средневековый собор), отнимая авторитет у Бога в пользу отчаявшегося человека. Батай пишет от лица того, «чья глава соседствует с небесами, а ноги попирают царство мертвых». Ужас отчаяния возносит человека выше Бога, во внутреннем опыте человек достигает могущества бытия, доведеннго до предела, уже готового перелиться в небытие. Достижение предела невозможности — вот условие внутреннего опыта. Батай создает свою книгу, находясь в точке, максимально приближенной к переживаемому. Его опыт — это столкновение человека с немыслимым, от которого все внешние оппозиции смешиваются, и достигается тождество субъекта и объекта. Батай творит посредством своего персонажа новый миф, но это не миф творения и радости, а воплощенный ужас, который приводит человека в экзистенциальное отчаяние.  Обнаруживая себя в ситуации отчаяния, одинокого на пинакле, Батай уходит в письмо. (Один из заключительных фрагментов книги называется «Умерщвление автора его произведением».) В ситуации отчаяния возможно только письмо о смерти. Такое письмо — жертвоприношение слов. Убивая сакральное слово актом письма, автор доходит до предельного одиночества, слова больше не служат ему, но защищают покрывалом иллюзии. Письмо-в-отчаянии — интеллектуальный способ самоубийства. Человека от смерти отделяет толща слов, их плотное переплетение. Автор отдает слова в жертву немыслимому и достигает единства со своей смертью, застывая в безмолвии экстаза.

«Внутренний опыт» Батая — рискованный эксперимент, попытка рассказать о единственном обитателе бытия. Помещая своего героя на пинакль отчаяния, Батай отказывает ему в надежде, его De profundis — глас вопиющего в пустыне. «У меня вырывается стон, как у больного ребенка, над которым склонилась, поддерживая тазик, заботливая мать. Но нет у меня матери, у человека нет матери, а вместо тазика надо мною звездное небо».

Батай писал «Внутренний опыт» в начале 40-х гг., и его появление сразу вызвало обвал рецензий и отповедей автору. Книга спровоцировала европейскую философию на саморефлексию, став вызовом, на который нельзя не ответить. Долгое время «Внутренний опыт» был отправной точкой для размышлений Сартра, Мерло-Понти, Фуко. Рецензии на эту книгу Батая продолжают появляться до сих пор, свидетельствуя о ее огромной культурной ценности и о том, что Батаю действительно удалось написать «не книгу, а вызов».