Ладно. Давайте посмотрим другие, менее конкретно семантические гравюры. Окружность в плотной концентрации замкнутых кривых. Ничего особо фигуративного, возбуждающего немедленный негатив или позитив, зато свободная композиция даёт глазу возможность медленных реминисценций. Что это? Телескопический ландшафт другой планеты, дактилоскопия очень круглого пальца, расплющенный молотком цветок, безумие паука вокруг своей оси, наслоение субарктического льда, разрез полевого шпата, общее усилие опт-арта… Вероятностный модус композиции, скажем мы, смежив утомлённые веки. Вот как! Скажут нам, значит художник старался, работал, ночей не спал ради ваших ленивых, выспренних наблюдений. Да, ответим мы, в том числе и для этого, но не только. Может быть, красивая дама поднимет глаза от гравюры и этими глазами, но уже заполненными слезами, посмотрит на художника, может быть, гравюра попадёт в поле внимания решительного искусствоведа и его вердикт вознесёт художника или наоборот. Может быть, Дмитрий Воронцов, утомлённый бессонными ночами в казино, для отдохновения работает над гравюрами, словом, сколько угодно вариантов "почему". Это проблема личного мифа.

Что такое личный миф? Это экспликация художественного "я" сквозь социальную персону, экспликация, в данном случае, посредством графики. В известном смысле, тайный мистер Хайд суть экспликация общественного фактора Джекила; портрет Дориана Грея в пустой комнате наверху… В подобной ситуации удивляет обилие хищных деталей, проходящих сквозь отвлечённую конструктивность. Художественное "я" принципиально неузнаваемо, не имеет отношения к "подсознательному" или "бессознательному", ни в коей мере не проявляет скрытых фобий или подавленных желаний. Поэтому рассуждать об этом "я" надлежит осторожно, поскольку его активность легко перепутать с пристрастием к "духу времени" или стилистической манерностью.

Хищные детали в данной графике проступают лучше всего в мелких подробностях: почти когтистая конфигурация листика, прикрывающего гениталии "Атланта", острые, агрессивные инструменты, изломанно-кривые ветки, папоротник, похожий на рыбий скелет в бутылке, огромные жвала жука рядом с девочкой спокойного вида. Это не столько трагическое, сколько холодное, отчуждённое чувство жизни. Танцуют танцоры или нет, непонятно, хорошо прорисованный человеческий торс, кажется куда нереальней своего призрачно вегетативного визави. Одинокие инструменты, одинокие книги. Мрачная комната стиля, на первом плане, на пюпитре - внушительная книга, мы созерцаем, вероятно, библиотеку, на заднем плане дверь? Каменной кладки арка, забранная перекрёстными балками - выхода нет, налево от неё лестница, вертикально уходящая во тьму чердака или неба, одиночество, неуютность, покинутость, раскрытая книга напоминает птицу - куда ей лететь? Куда здесь лететь? Куда угодно, только подальше от этого мира, по словам Бодлера.